«Нива», №23, 358-359.
На этих днях «St. P. Z.» получила следующее частное письмо от медика, участвовавшего также и в франко-прусской войне:
Тамди, (на Хивинско-бухарско-русской границе), 10 апреля 1873 г.
Казалинскому отряду был начертан маршрут через безводную степь Кизил-Кум в Буканские горы, к колодцу Бакли, где должно было последовать соединение этого отряда с отрядом туркестанским. Мы едва пришли в горы после несовсем легкого похода через степь, и надеялись уже, пройдя еще верст сто, отдохнуть на берегах Аму-Дарьи,– как получили приказ повернуть к юго-востоку, чтобы, пройдя около полутораста верст, в Актыр-бел-Кудук (в пятидесяти верстах от Тамди), соединиться с Джизакскою колонною. Вчера мы пришли в Тамди и считали себя недалеко от цели – как получаем извещение, что соединение может последовать лишь стами или двумя стами верстами далее: моя деятельность до сих пор равняется нулю, так как благодаря Бога, состояние здоровия войск хорошо, вопреки горько-соленой воде, которую приходилось пить, и резким переходам от холода к теплу.
Это изменение маршрута весьма чувствительно для нас тем, что лишает нас множества лакомств. В белом хлебе мы давно имеем недостаток, альбертовские сухари уже составляют редкость и высоко ценятся, стали диковинкой, черные сухари заменяют нам хлеб. С моею здоровою натурою я чувствую эти лишения менее других и вообще по части выносливости потягаюсь со всяким степным жителем. Я при этом здоров и загорел как старый киргиз. Замечательных относительно живописности местностей нам до сих пор не попадалось. Даже Буканские горы с их крупными массами гранита и кремнистого железа производят впечатление чего-то мертвого. После странствия по безотрадной, сухой степи, продолжавшегося от 6 марта до 2 апреля, и не представлявшего нашим взорам втечение целых дней ничего кроме обнаженных печальных бугров или разве еще песчаных бугров поросших саксаулом или джузаком, журчание источников в Бакали произвело на нас бесконечно живительное, освещающее впечатление. Невольно каждый оборачивался посмотреть, вызывает ли живая вода жизнь вокруг себя – и ничего! Камень, камень, камень! Редко попадались одинокие цветочки и даже солдаты радостно приветствовали их. Я пробовал несколько таких цветков высушить, но они скоро теряли цвет – и я их бросил.
Базинер в описании своего путешествия в 1843 г., говорит, что переход через Усть-Юрь измучил его телесно и душевно, я это вполне понимаю. Лишения, которые нам приходится переносить, совсем не важны, особенно в сравнении с тем, что мы терпели в франко-прусскую компанию; а между тем я охотнее еще раз проделал бы эту компанию, нежели такой поход по степи. Это безвыходное однообразие, вечные переходы с места на место,– и каждое место похоже на все прочие как одно яйцо на другое – это полная отрезанность от всего цивилизованного мира, за исключением собственно маленького кружка – это состояние ничем не отличается от состояния экипажа корабля, плывущего по необозримому океану.
В том отряде, к которому я принадлежу, я нашел образованных людей и хороших товарищей. Местечко Тамди, из которого пишу эти строки, красиво по своему местоположению. Высокие горы образуют задний план; с других сторон оно отделено зеленоватыми в настоящее время полосами степи от знаменитой пустыни Кизил-Куля, которой песок имеет красный отлив. Здесь есть приветливо журчащий источник, обведенный мазаной стеной, а по краям его растут двенадцать ив – первые деревья после Оренбурга! На выдающейся скале стоит развалина крепости, из которой открывается обширный вид. Хивинцы несколько лет тому назад срыли бывшее здесь селение: от домов остались только обломки стен. Любопытно, что меня здесь поразило какое-то сходство с Франциею: киргизская арба совсем напоминает французскую Cruette; сады, как во Франции, состоят из четырехугольных пространств, обнесенных мазаными стенами.
Подробное повествование о нашем походе я считаю положительно излишним. Утром в 5 1 \2 ч. нагружались верблюды, а в 8 ч. веч. мы приходили на ночлег, т.е. к колодцу обозначенному в маршруте, который содержал более или менее скверную воду, так, что мы, когда можно было, для чая и стряпни брали растопленный снег.
В Иркибае мы построили крепость Благовещенск; снаружи она была окончена в три дня, так, что гарнизон мог вступить в нее утром 26 марта. В тот же день последовало и освящение ее. Все было устроено очень мило и церемония совершилась весьма торжественно. В то время как русский флаг был поднят и его салютовали обычные пушечные выстрелы, с востока прилетел орел и довольно долго спокойно носился над флагом. Даже пушечные выстрелы не могли отогнать царя пернатых. Доброе предзнаменование. Вечером, по неимению других материалов для иллюминации, были зажжены два громадные костра, и на деревянном срубе, изображавшем вензель А. П., горели огни в маленьких жестяных фонариках. После вечерней молитвы взлетели на воздух две ракеты, затем все улеглись.
Гарнизон был оставлен в новой крепости из ста казаков и двух рот пехоты, да кроме того – две пушки, удостоившиеся этой чести за свою службу при Бородине.
Из крепости, при ярком пламени костров, лагерь представлял крайне живописный вид: он тянулся почти на версту со своими юртами, кибитками, палатками, лошадьми, верблюдами, людьми и пр.
После того как мы в Иркибае наслаждались такою теплою погодою, что я мог сидеть в кибитке без сюртука, 27 марта при северозападном ветре целый день шел дождь, утром 28 мы выступили при 2° мороза и шли до 9 ч. веч. Три дня стоял холод, потом опять сделалось теплее.
Говорят, Хивинцы направляют все свои военные силы против оренбургского отряда. Во всяком случае, эти силы, по общим отзывам, не особенно страшны. Увидим!