Альманах "Ветер странствий" 1972 год
рисунки Б. Житовского
Путешествие в пустыню? Еще недавно одно
упоминание о нем вызывало скептическую улыбку: что там смотреть — пески, пески,
бесконечные пески ... Но вот проникли туристы в пустыню, и осветилась она совсем
иными красками. И памятники есть в ней, и жизнь, и люди, а любителям — и спортивных
сложностей хватает. “Пустынный” туризм делает первые шаги. О некоторых его чертах
рассказывается в этом очерке
Две юрты казаха-чабана стояли у колодца. На широком песчаном бугре, огороженном изгородью из жердей, чернело стадо овец. Женщины и пугливые ребятишки с любопытством встретили нас, псы, лениво ворча и поджав хвосты, ушли за юрты, хозяин радушно пригласил к очагу. За разговорами, чаем и традиционным бешбармаком прошел вечер. Темнеет здесь почти сразу с заходом солнца. На фиолетово-черном небе высыпали крупные, яркие звезды. Удивительная тишина. Хорошо было спать на теплом песке, однако ночью от холода пришлось залезать в спальные мешки.
Солнце всходит быстро, рассвет и восход занимают всего полчаса, но какими красками переливается небо, пока не окрасится золотистым блеском весь восток!
За барханами голубели силуэты верблюдов. С хозяином отправились осваивать этот новый для нас вид транспорта. Верблюд удивительно миролюбив и послушен, если ему понятны намерения наездника.
Наш маленький караван через пески пробивался к развалинам древнего замка вдали за барханами.
Среди холмиков, ровными рядами пересекавших площадку, выделялись следы стоявшего здесь когда-то дома, множество черепков глиняной посуды вокруг да следы полей и арыков.
“...Это остатки древних жилищ, поселений, городов. Иногда это лишь слабые следы на блестяще” поверхности такыра — остатки планировки древних жилищ. Иногда это целые мертвые города, селения, крепости, замки, постройки которых поднимают на 10—12, а то и на 20 метров над руслами сухих, развеянных ветром и занесенных песками каналов свои суровые стены с узкими щелями стреловидных бойниц, грозные башни, круглые и стрельчатые арки порталов” (С.П. Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации).
Над гладкой, как стол, поверхностью такыра, на вершине тридцатиметрового крутосклонного холма вздымались размытые временем десятиметровые стены великолепного замка Аязкала, верх стены был четко прорисован вертикальными оборонительными бойницами, полукруг основного здания с юга замыкала прямоугольная башня, снизу к замку вел крутой пандус. Несколько дальше на обрывистой возвышенности стояла другая крепость, гораздо больших размеров. Скалистый склон острого хребта изрезали крутые расщелины, размытые весенними потоками, кое-где в них гнездились орлы. Вскарабкавшись на щебнистую вершину, мы оказались перед провалом в стене крепости. Обрушившаяся часть стены обнажила хорошо сохранившийся сводчатый ход и стрелковую галерею с бойницами.
Перед нами лежали земли древнего Хорезма. История этого края схожа с историей других земледельческих районов Средней Азии, например Двуречья. Сначала появились отдельные мощные укрепления-городища, служившие убежищем для всего племени в минуты опасности — нечто похожее на города-государства. Примерно в VII веке до н. э. произошло объединение племен в одно рабовладельческое государство. С V века н. э. страна застраивается замками — укреплениями феодалов, которые владели большими наделами, имели свои армии и иногда были сильнее самого Хорезмшаха. Завоевание Хорезма арабами в 712 году сделало его мусульманским.
От трех крепостей комплекса Аязкала вдоль хребта Султан-Уиздаг на запад протянулась многокилометровая лента бесплодного такыра. Необычно было видеть в пустыне скалистые утесы, сухие русла рек в ущельях, выжженные солнцем черно-зеленые щебнистые склоны, уступами уходившие в полукилометровую высь.
В 20 километрах к западу от Аязкалы на двадцатипятиметровую высоту поднялась громада дворца правителей Хорезма. От развалин на восток и юг уходили оплывшие и развеянные глиняные стены огромного городища. Здесь была столица античного Хорезма, которая сейчас носит имя “Топрак-кала” (“Пыльная крепость”). С верхней точки трехбашенного замка можно видеть весь город, вытянувшийся на полкилометра с севера на юг и на 350 метров с запада на восток.
Раскопки замка дали богатый материал по истории и культуре хорезмийцев, живших в первых веках новой эры. Обломки тонкостенных сосудов и изящной керамики, обрывки тканей — шерстяных и бумажных, кожаная обувь, золотые украшения. Ювелирные изделия из янтаря, кораллов и стекла.
Железный серп, наконечники стрел и чешуя от панциря, оружейная мастерская по производству знаменитых хорезмийских луков и, самое значительное, документы на древнехорезмийском языке, написанные черной тушью на коже и деревянных дощечках. Расчищенные залы дворца подарили ученым полные изящества глиняные и алебастровые скульптуры.
Наш караван под мелодичное позвякивание колокольчика продолжал движение по тяжелым барханам. На переднем верблюде величественно восседал “караванбаши”. Ноги вязли в мягком песке, приходилось то взбираться на гребень, то спускаться вниз; выбрать путь без подъема было практически невозможно: вблизи нагромождение песчаных валов казалось бессистемным.
Нам хотелось видеть настоящую пустыню — такой, какой она представлялась с детства,— с ветрами-афганцами, смерчами, развесистым саксаулом, раскаленным песком и страшной жаждой. Между тем все было спокойнее и интереснее.
Жизнь замирала только в полуденный зной, ночью на свет слетались невиданные насекомые, приползали крупные черные жуки-скарабеи, утром юркие ящерицы носились по песчаным дюнам, оставляя пунктирный след. Тушканчик смешно проскакал и спрятался под кустом осоки-иляка, а возле ветвистого куста кандыма замер столбиком любопытный суслик. Во впадине между грядами песчаных холмов на полированной поверхности такыра обнаружили черепашье кладбище. А вот странный волнистый след, хорошо заметный рано утром: это степной удав в поисках жуков и ящериц как бы “плавал” на глубине 3—4 сантиметров. К встрече с ядовитыми змеями мы готовились специально:
запаслись комбинированной сывороткой против укуса гюрзы и эфы, отдельно — сывороткой против яда кобры. Не было только змей. И уже после похода мы поняли, что потенциальную опасность представляли не змеи, а огромный шприц, пользоваться которым мы умели лишь теоретически.
Пустыня не казалась необжитой. Все живое удивительно приспособилось к знойным условиям. Кустики и травы за короткую весну успевают пройти полный жизненный цикл, чтобы потом надолго замереть в спячке, животные активны только ночью и вполне довольствуются скудными возможностями существования. В пустыне можно даже отдохнуть в тени саксаула или песчаной акации, крупные животные — зайцы, лисицы — в зной быстро перебегают от тени до тени, где подолгу отдыхают и тем спасаются от ожогов: температура раскаленного песка достигает 80 градусов.
Заманчивая езда на верблюдах оказалась под силу не каждому из нас: от мерного покачивания взад-вперед и утомительного бездействия возникало подобие морской болезни.
Мы вступили на территорию наиболее древних памятников Хорезма. В одном конном переходе отсюда к востоку стояла интересная крепость. 20—25 километров пути по тяжелым барханным грядам теперь уже не страшили нас. С вершины очередной песчаной волны мы увидели колоннаду. Это была Джанбаскала.
Одна из особенностей хорезмийской фортификации — сложные предвратные сооружения. Противник, прежде чем добежать до ворот, должен был пять раз менять направление, все время находясь под обстрелом защитников крепости. Женщины дрались наравне с мужчинами. В местных преданиях и народном эпосе рассказывается о воинственной дружине девушек, не признававших власти мужчин, а среди многочисленных развалин крепостей есть две, которые называются “Кырккыз” (“Сорок девушек”).
Наше знакомство с пустыней заканчивалось. Пустыней этому краю осталось быть недолго. Люди начали воевать с ней по-настоящему только в 1943 году, когда был проведен первый канал среди песков. Сейчас осуществляются планы обводнения огромной территории некогда цветущих земель, называемых теперь “землями древнего орошения”. Строятся плотины, реконструируются старые ирригационные сети, прокладываются новые каналы, появляются зеленые поля, сады.
...Хива. Вечером мы сидели в чайхане. Чайхана в Средней Азии — нечто похожее на мужской клуб:
сюда приходят поделиться новостями, отдохнуть, укрывшись от жарких лучей полуденного солнца, вспомнить о прошлом и удивить настоящим. Сняв остроносые резиновые галоши, седобородые старцы забираются на широкие деревянные полати — суфы, обрамленные с трех сторон невысоким заборчиком и убранные коврами. Скрестив ноги в сапогах из тонкой кожи, они за пиалой крепкого зеленого чая ведут неторопливый разговор.
Мы подсели к одинокому посетителю, углубившемуся в свои мысли, и, неумело поджав под себя ноги, заказали по чайнику с двойной заваркой на каждого. Наш сосед оказался учителем. Он увлекательно рассказывал о сложной многовековой истории края, о грандиозных победах и поражениях, о развитии науки и искусства, о жесточайшем угнетении, которые пережила земля Хорезма за века.
Хазарасп. Вскоре после поворота дороги перед высокой мощной стеной старой крепости неожиданно открылась панорама шевелящейся, необыкновенно красочной толпы, заполнившей низину рва с рядами торговцев сладостями, фруктами, с большими пирамидами дынь, сложенными на земле, и лавочками кустарей. Несмотря на гомон и толчею, в этом хаосе был свой порядок: ближе к крепостной стене располагались торговцы скотом, клевером, бревнами, циновками и коврами, затем ряды торговцев всякими мелочами, разложенными в длинную цепь на ковриках и кошмах, продуктовые ряды отделялись от этой части базара дорогой. Среди моря черных стеганых халатов и огромных мохнатых бараньих шапок-чугурма сновали босоногие мальчишки в белых рубахах с медными кувшинами холодной воды и кружками. “Гяль буздын яп су?” (Кому холодной воды?)—пронзительно кричали водоносы. Покупавшие долго и по-восточному страстно торговались (какой же базар без торга!): “Цена, на которой ты окончательно остановишься, цена, на которой умрешь, но не уступишь...”
Базар шумел в полный голос. Слышались громовой рев ишаков, ржание лошадей, крики арба-кешей: “Пошт, пошт!” (Уйди с дороги!), сирены автомобилей. Под камышовыми и полотняными навесами яркими пятнами были разложены персики, виноград, сочный золотистый инжир, яблоки, помидоры. Незабываемое зрелище!
Встретилось нам еще одно отмеченное местным колоритом сооружение — хивинская баня “Хаммом”. В Хорезме теперь только один мастер умеет так сложить здание, чтобы кладка не страдала от постоянной сырости, и вода самотеком стекала по канавкам, и тепло держалось, и пол обогревался горячей водой в подпольных панелях, и удобно располагались разнонагретые кабины — худжары вокруг зала с бассейном. Неизвестно, кто разыскал этого мастера в Хиве, только в конце пятидесятых годов посыпались заказы из всех районов. И теперь такие бани есть не только в Хиве, но и в Ургенче, Ханках, Хазараспе — не музейные, а действующие.
Смыв с себя песок пустыни, мы приступили ко второй части путешествия — сплаву по Амударье.
Из Ургенча к Амударье сейчас проложено асфальтированное шоссе и ходит рейсовый автобус. Мы же с байдарками добирались к реке на попутной машине по древней торговой дороге, связывавшей некогда центр Хивинского ханства с пристанью Чалыш. Взметая огромную пылевую завесу, машина скакала по ухабам мимо полей хлопка, селений, бойко взбиралась на мосты через каналы, приподнятые над полотном дороги из-за высоких береговых валов, напоминавших железнодорожную насыпь, по ступицы проваливалась в ямы, заполненные мелкой, как пудра, пылью, буксовала в песке. Заросли непроходимого пойменного леса — тугая, многочисленные лужи — следы последнего паводка, пучки высокого зеленого камыша — эриантуса, увенчанного пушистыми султанчиками, наконец, широкая гладь темно-серых вод реки.
Вот она, Амударья, рядом с нами. Можно опустить в воду руки, искупаться, испить ее воды, чтобы вернуться сюда, как гласит местное поверье. Неукротимая, своенравная, великая среднеазиатская река с плеском и шумом катит волны к синему Аралу. Река, которая дала жизнь этому краю, но заставила человека вечно бороться с ней; река, которая прославлена в поэмах, обожествлена, населена злыми и добрыми духами, которой поклонялись и которую только в наше время заставляют в полной мере служить людям.
Пробив последнюю преграду на пути к Хорезму — небольшую скалистую возвышенность Дахан-и-Шер (“Пасть льва.”), река стремительным потоком вырывается сквозь теснину Дульдуль-Атлаган. По преданию, в этом месте пророк Али на волшебном коне Дульдуле перемахнул через реку Джейхун, спасаясь от преследователей. На гладких прибрежных плитах красного песчаника видны углубления, напоминающие следы огромных копыт.
Дальше на просторах обширной низменности раскинулся зеленый оазис, весь изрезанный каналами. Магистральные каналы тянутся на десятки и сотни километров, от них во все стороны отходят распределительные каналы, которые, в свою очередь, ветвятся арыками по полям и селениям. Вся эта огромная сеть водных артерий создавалась веками, и стоило больших трудов поддерживать ее в действии.
Амударья — очень мутная река. В ее водах содержится в два раза больше ила, чем в Ниле; иногда за один только год река оставляет на равнинах слой осадков толщиной 20 сантиметров. Заиливание каналов требовало ежегодной расчистки их, и в Хивинском ханстве за эту работу взимался налог с населения. За состоянием каналов следили специальные люди — мирабы, передававшие свои знания на поколения в поколение. Народные умельцы прокладывали каналы с таким тонким расчетом, что основная масса ила откладывалась в начале магистрального канала и в мелких разветвлениях оросительной сети, освобождая русло основного канала от наносов.
Река в собственном русле нагромождает песчаные валы, запруживая сама себя и широко разливаясь в пойме. Прижатая к берегу, она начинает быстро размывать его, отгрызая огромные куски.
Это “дейгиш” — бедствие прибрежных жителей. Месяцами может река объедать свои берега, поглощая поля и селения. Так, в водах Амударьи погибла в Х веке столица Хорезмшахов — город Кят, а в наше время был полностью смыт город Турткуль и сильно пострадал поселок Бируни.
Первая сборка байдарок всегда занимает много времени. Жарко. Утоляли жажду огромными арбузами, купленными на соседней бахче. У нас на семь человек было три байдарки и два байдарочных мотора. Отплыли. Вода мутная, много мелей. После нескольких посадок на мели решили плыть придерживаясь фарватера.
Работал один мотор, байдарки шли на буксире. Берега быстро бежали навстречу. При скорости реки 5 км в час мы двигались со скоростью 15 км в час.
На ночлег остановились на низких приречных террасах. Амударья обеспечила нас дровами.
До чего же хороши здесь ночи! Можно, сидя у догорающего костра, до бесконечности смотреть в теплое черное бархатное небо, усеянное яркими звездами.
Утром погода начала портиться. Подул встречный ветер и принес огромную тучу. Брызги волн захлестывали байдарки. Больше всего досталось байдарке с мотором: из нее все время приходилось откачивать воду. На берегах выгоревшая желтая трава сменилась зелеными бахчами, местами прямо от берега начинались грязно-серые барханы, поросшие верблюжьей колючкой. По правому берегу темнели густые заросли тугая со свисающими пушистыми кистями лианы — ломоноса.
Местные жители недаром называют тугаи джунглями. Даже в самое засушливое лето корни деревьев получают достаточно влаги. Тополя достигают 7—8 метров высоты. Стволы их оплетены лианами. Листья деревьев покрыты серебристым налетом. Много серебристого лоха, или джиды. Ветви его сплошь усеяны съедобными мучнистыми плодами, по форме напоминающими маслины.
На горизонте показались разноцветные горы Султан-Уиздаг. А вот и удивительно красивая крепость Мильдыккала. На высоком обрывистом холме она как грозный страж, охраняющий загадочные развалины древней цивилизации. Река стала невообразимо широкой. Фарватер переходил от берега к берегу.
Из Ходжейли, где у нас была длительная стоянка, отплыли утром. Всю ночь шел дождь. К утру он прекратился, а ветер усилился. Река, обычно светло-шоколадного цвета, потемнела, вздулась пенными гребешками. В одной излучине увидели тучу пыли, застывшую, несмотря на ветер, на одном месте. Это сползали в воду огромные куски берега. Волны мы старались проходить держась ближе к берегу и едва не попали под такой же обвал.
Но вот и дельта Амударьи, одна из крупнейших в мире. Большую часть плодородных отложений, около 160 миллионов тонн, река оставляет в дельте. На берегах все больше камыша, он все выше и гуще. В камыше есть озера, на которых можно охотиться. К ним, по словам местных охотников, ведут тропы.
Река разбилась здесь на множество проток. Низкие берега стеной камыша сходили в воду. Но вот протока расширилась, и впереди засинело Аральское море. Ночевать остановились на островке, совсем недавно вылезшем из-под воды. Зыбкий песок местами порос молодыми кустиками камыша. В воздухе мириады комаров. Но странно — никто из нас не чесался. Это толкачи. Они лезут в палатки, ведра, в мешки, просто в рот. Ужинали вместе с рыбаками и допоздна слушали их интересные рассказы. Утром решились плыть по морю в Муйнак. Ветер. Волна небольшая, но гребешки накрывали с головой. Пришлось проситься на рыбоприемник.
На следующий день прошли при полном безветрии морем 18 километров до порта Учсай. Море не колыхалось, а ведь минуло всего сутки со времени нашей неудачной попытки плыть на байдарках по морю.
Слова песни “самое синее в мире” в наибольшей мере относятся к Аральскому морю. По интенсивности синего цвета оно не имеет равного в мире, а по площади занимает четвертое место среди замкнутых водоемов. Вода в море-озере удивительно прозрачна, видно на глубину 10—20 метров. Невольно вспоминается мутная Амударья. Было так жарко, что не казалось странным, что с поверхности моря ежегодно испаряется слой толщиной около метра. Из Учсая, не дожидаясь самолета или парохода, выехали в Аральск на барже, везущей хлопок.
Альманах "Ветер странствий"№ 7
